Повышенная тревожность

Н.Н.: - Повышенная тревожность – проблема сегодня весьма распространенная. Но больше оттого, что бросают как бы в один мешок совершенно разные понятия и называют одним общим словом. Например, тревожность психиатрической природы (так называемый тревожно-параноидный синдром) абсолютно далека от стремления человека подстраховаться от будущих неприятностей в собственной жизни. А последнее тоже нередко называют тревожностью, да еще и повышенной. Тревога – это по определению "беспредметный страх", но насколько тот или иной страх беспредметен – обычно почему-то определяют посторонние люди.
Поэтому, говоря о повышенной тревожности, важно вначале определить природу этого ощущения и его причины.


- Откуда вообще берется повышенная тревожность?

Н.Н.: - Возьмем такой пример: человек оказался в достаточно экстремальной среде. В сложной, неоднозначной, потенциально опасной обстановке. Он естественным образом беспокоится о своей безопасности (хотя бы в рамках общеизвестного инстинкта самосохранения), и пытается совершать какие-то предварительные действия для увеличения этой самой безопасности. И когда его ловят (буквально так!) за этим занятием – то обвиняют в той самой "повышенной тревожности". Обвиняют в первую очередь те, кого вполне можно называть "рыцарями без страха и упрёка": те, у кого ни жизненного опыта не нарабатывается (и поэтому им не за что себя упрекнуть, так как живут они здесь и сейчас), ни причинно-следственного мышления не имеется (и такой человек не испытывает страха, так как не может прогнозировать, к чему те или иные действия или внешние обстоятельства могут привести). То есть такой "рыцарь" живет по принципу "Пока я жив – у меня все хорошо". Естественно, для него какие-то попытки подстраховаться на будущее – смешны и непонятны. И потому он обвиняет другого человека "в повышенной тревожности".

Еще надо заметить, что слово "повышенный" – сравнительное, оценочное. Повышенная относительно чего? Например, когда мы говорим "повышенная температура", мы сравниваем имеющиеся показатели с оптимальными 36,6. А когда вам говорят, что у вас повышенная тревожность (или вы сами себе это говорите) – она повышена относительно чего? Относительно всеобщей "надежды на русский авось"?

Конечно, излишнее беспокойство и чрезмерная перестраховка тоже у многих бывают: но чаще всего потому, что эти люди по тем или иным причинам берут на себя слишком большую ответственность за всё происходящее вокруг. А еще точнее – переживают, что за всё происходящее именно их будут наказывать, как оно бывало в жизни всегда: что бы в доме ни случилось – крайним оказывается ребенок. И в результате ребенок вырастет с действительно повышенной тревожной напряженностью.

А иногда за повышенную тревожность принимается вообще нечто другое. Например, оценочная зависимость: "Я  боюсь, что мне поставят плохую оценку, что обо мне скажут что-то плохое". Или манипулятивность: "Я так переживаю, поэтому делай, что я тебе говорю".

В любом случае, говорить о работе с оценочной тревожностью заочно сложно потому, что основной момент здесь – диагностика. А это тема для работы в кабинете.


- Возможны ли явления соматизации этой постоянной тревоги?

Н.Н.: - Конечно. Когда человек живет в потенциально агрессивной среде, и ему не хватает данных для увеличения собственной безопасности – он в конце концов оказывается в ситуации "собачек Хананашвили". Известный физиолог М.Хананашвили провел серию опытов над собаками. Вначале он вырабатывал у собаки примитивный павловский рефлекс на сигнал высокого тона: звучит сигнал – собака может нажать лапой на педаль у кормушки и получить еду. Потом он выработал у животных другой рефлекс – на сигнал низкого тона: при таком сигнале собака получала ощутимый удар током. И естественно, уходила от кормушки подальше. Дальше вроде бы течение эксперимента проблем не вызывало: высокий сигнал – собака бежит к кормушке, низкий сигнал – держится от нее в отдалении. А потом экспериментаторы начали постепенно сближать тоны сигналов: высокий становился все ниже, а низкий – все выше. И хотя у собак довольно тонкий слух, все равно однажды наступал момент, когда собака переставала различать эти сигналы – и соответственно, не могла предугадать, что же она получит: поощрение или наказание. В итоге при любом сигнале собака начинала вести себя совершенно неадекватно: металась по клетке, забивалась в угол и оттуда лаяла, вопреки ударам током бросалась на кормушку, а если получала удар, то кусала собственную пострадавшую лапу. А вскоре собаки, живущие в условиях такого эксперимента, заболевали, теряли аппетит, линяли и в конце концов погибали. А на вскрытии выявлялись, как правило, множественные язвенные процессы в области желудочно-кишечного тракта.

Точно так же и люди, находящиеся в подобном положении, испытывают соматический и психологический дискомфорт от нахождения в состоянии неопределенности и невозможности адаптироваться к внешним обстоятельствам в силу недостатка информации о взаимосвязи собственных действий с внешними социальными реакциями. То есть что бы человек ни делал – уровень потенциальной опасности изменить он не может.

Иногда соматизация возникает как один из способов спастись от этой агрессивной внешней реальности: по системе бёрновских игр типа "Что вы хотите от человека с деревянной ногой", то есть – от слабого, больного, несчастного. Причем нельзя сказать, что это идет как холодный расчет в сознании: эти выкладки производит наше бессознательное, а сам человек может и не понимать, с чего это он вдруг стал чаще болеть. Но беда в том, что человек, долгое время прячась от опасностей за ширмой болезни (особенно если эта мимикрия проходит удачно), привыкает к такому модусу жизни, и тогда уже информация, что с ним происходит, может ему не помочь в полной мере: более того, он может отвергать ее на уровне внутреннего сопротивления. Разбираться, откуда идет/шла потенциальная опасность и как формируются деструктивные защиты – становится неприятно и даже страшно.


- "Если звезды зажигают - значит, это кому-нибудь нужно?", т.е. есть ли какая-то условная психологическая выгода в том, чтобы быть ипохондриком, несчастным (счастливым?) обладателем фобий и пр. и пр.?

Н.Н.: - К сожалению, действительно есть, выше мы как раз об этом говорим: да и я об этом писал не раз. Не было бы выгоды – не было бы фобий и прочей ипохондрии. Другое дело, что опять же это выгода неосознаваемая: это не сам человек хочет "всех обмануть и выиграть", это его бессознательное играет в первую очередь с ним самим во всякие деструктивные игры. Но если человеку о такой выгоде говорить в лоб и напрямую – будут обида, агрессия и прочие негативные эмоции. Потому что сам-то он сознательно ничего такого не хочет, а у нас еще плохо осознаётся разница между понятиями "сам человек" и "его бессознательное". Более того, иногда у человека, спасающегося ипохондрией или фобией, нет другого способа избежать той или иной навязываемой опасности и/или внешнего давления. Хотя бы потому, что он пока еще о других способах не знает. И вообще "выгода", которую дают фобии, панические атаки и т.п. – бывает для самого человека достаточно деструктивна. Это такой же "диалог негодными методами", как, скажем, суицид.

А нередко "псевдовыгоду" подобных состояний невольно формирует сам социум. По следующей схеме: например, в социуме есть установка "бояться стыдно". Стыдно априори, не выясняя, чего именно бояться. А у каждого человека есть свои внутренние опасения, иногда вполне естественные: но нет же, извне ему говорят: кто боится – тот трус. И тут же выдвигается бинарная альтернатива: а хороший человек и годный член общества – тот, кто никогда ничего не боится! И тогда может возникнуть "выгода" назвать свой страх – фобией. Потому что страх – это фу и бяка, а фобия – это болезнь. Это уже требует уважения. Особенно в социуме, где по сути никогда не было здравоохранения (профилактики), но было "болезнеохранение".

И когда клиент обращается с "паническими атаками", нередко он банально находится в потенциально проблемной и опасной для него ситуации, в силу высокой сензитивности ощущает эту проблемность и опасность раньше и сильнее остальных, но при этом не имеет сведений, как можно подстраховать себя и/или повлиять на развитие ситуации в будущем. Он испытывает страх, но так как бояться стыдно – вместо заказа "разобраться с тем, что его пугает" он жалуется "у меня панические атаки". И тем самым как бы защищается от того, что над ним будут глумиться и обзывать трусом.

Так что опять приходим к тому, что при подобных состояниях невозможно дать никаких общих рецептов: диагностика и еще раз диагностика.


- Ну и, наконец, "как перестать беспокоиться и начать жить?"

Н.Н.: - Если бы эта беседа велась с клиентом в кабинете – то мы бы начали с анализа степени беспокойства, причин, его вызывающих, того, насколько оно "повышенное", и уже потом – говорили бы о способах коррекции потенциально опасной ситуации до такой степени, чтобы она не вызывала у человека излишнего беспокойства. Потому что в принципе "перестать беспокоиться", то есть стать полным пофигистом и вообще не думать ни о каких вероятных опасностях и способах избежать их – наверное, само по себе будет опасно. И я хотя бы с позиции "не навреди" вряд ли буду помогать клиенту стать таковым.

А если подходить к вопросу с позиции заочных рекомендаций и точности формулировок, то чтобы "перестать беспокоиться и начать жить" – эффективнее всего начать жить. Именно жить: не существовать, не выживать, не прозябать, не "жить для совести", особенно для чьей-то чужой. И не пытаться понравиться и угодить всем. Стать, если хотите, тем самым капитаном своей жизни, который сам определяет, что для него необходимая степень осторожности, а что – уже лишнее. А если будет сложно самому разобраться в этом или справиться с "лишним беспокойством" – то самостоятельно решить, когда и к какому психотерапевту обратиться за консультацией по этому вопросу.


На вопросы отвечал врач-психотерапевт Нарицын Николай Николаевич
Записала Нарицына Марина