Пищевое насилие и его последствия

Разговор о пищевом насилии хотелось бы начать со следующего момента: если человек с детства живет в некоей деструктивной обстановке, он в итоге начинает воспринимать ее, как норму. И порой даже стремиться к чему-то похожему в собственной семье, потому что если вокруг такое, какое было в детстве – значит, все в порядке.

Папа пил и размахивал кулаками – если то же самое делает муж, это норма.
Мама лазила в ящики и личные дневники – если то же самое делает жена, это норма.

Унижение, абьюз, обесценивание личностных потребностей, необходимость "заслуживать любовь" – все деструкции, которые были в родительской семье, подчас вызывают ощущение "так и должно быть", и если в жизни так продолжается – значит, все хорошо! А если этого в жизни нет – значит, надо себе это организовать самостоятельно, чтобы возникло ощущение "это норма и все в порядке".

Примерно таким образом пищевое насилие в детстве вызывает у выросшего человека привычку есть, когда он не голоден. Когда он не хочет. "Мало ли что ты не хочешь? - говорит внутренний голос. – Ешь! Первое, второе и компот! Так мама говорила, и значит, это правильно".
И человек ест: давится, но ест. И советы "меньшежрать" тут подавно не работают. Потому что отказ от пищевого самонасилия вызывает натуральную тревогу: "Со мной что-то не так!"

Иногда говорят, что пищевое насилие – это-де термин слишком громкий. Но по сути, если человека силой или давлением заставлять делать то, чего он делать не хочет, как это называется? Особенно если человек зависим от того, кто заставляет, и/или чисто физически не может ему противостоять. И когда ребенка насильно заставляют есть, когда он не хочет и то, что он не хочет – это и есть пищевое насилие и ничто иное.

Причем в практике встречаются примеры совсем уж, простите, изуверские.

Когда в детском саду воспитательница говорит "Ешь, а то за шиворот вылью" – и выливает. Еще вариант –  когда в том же детсаду ребенку, у которого нет аппетита, второе блюдо кладут в первое, туда же выливают компот и говорят – ешь. Иногда насильно запихивают в рот ложкой. А когда – внимание, сейчас может быть триггер! – ребенка тошнит в тарелку, его так и заставляют дальше все это доедать.

Оно понятно, у воспитателей свой невроз: они отвечают за соблюдение всеми детьми регламентированного режима, и в системе уравниловки если кто-то выбивается из общего графика – это сулит воспитателю неприятности.  Причина такого поведения наставников, правда, не только и не столько в этом… но об этом чуть позже.

Родители подобным пищевым насилием злоупотребляют, к счастью, реже. У родителей свои рычаги: пока не доешь – не пойдешь гулять, будешь плохо есть суп – не получишь сладкого, и так далее. Казалось бы, зачем родителю заставлять ребёнка есть? Но и у родителей свой невроз, даже несколько.

Первый вариант - "Если ваш ребенок худой – вы его не кормите – вы плохие родители". Эта установка может работать вообще только в родительском бессознательном, но ребенку от этого не легче.

Второй вариант начинается вообще на стадии грудного вскармливания: ребенок отказался от груди – воспринимается, как будто он отказался от матери. Мама нервничает, заливается слезами и задает вопросы вида "Как заставить двух/трех/пятилетку снова взять грудь".

И третий вариант невроза родителей – страхи за здоровье ребенка. Но опять основанные на неанализируемой цензурной установке: "Здоровый ребенок хорошо ест, если ребенок ест плохо – значит, он заболел". А дальше важно понять, чем состояние невроза отличается от состояния адекватной работы с проблемой. Если в адекватном случае достаточно просто посмотреть, нет ли у ребенка температуры, не вялый ли он, в конце концов сводить на обследование, то родитель-невротик включает психзащиту "отрицание": "Нет! Мой ребенок не больной! Он ест! Ну-ка, немедленно ешь! Больше ешь! Активнее ешь! Чтобы я видел(а), что ты не болеешь!"

Ну, и наконец, распространенное бессознательное убеждение "Любовь – это еда". Выразить любовь к детям многие родители (если в жизненном сценарии  несколько поколений назад были те или иные проблемы с питанием) способны только через кормление.  И если ребенок не берет еду – значит, он отказывается от родительской любви. Так заставим же ребенка есть!..

***

А теперь о еще одной составляющей пищевого насилия, которую нужно было упомянуть еще в разговоре о воспитателях.  Да простят мне это сравнение, но точно так же, как сексуальное насилие – это не про секс, так и пищевое насилие – это большей частью не про еду.

Это все про иерархию и власть.

Поэтому во многих случаях, помимо всех неврозов, действует пусть неосознанный, но тем не менее твердый принцип: ребенок сказал – не хочу? Он посмел выразить свое мнение? Это ему надо быстренько отвыкнуть, как говорится. Задавить это дело в самом зародыше.

Помнится, у писателя Крапивина в одной из повестей была такая фраза:

" – Да поймите вы, что дело не в передаче. В нем дело. Если мы его сейчас не сломаем, что будет потом? В шестом классе, в седьмом, в восьмом? То, что он делает, – неподчинение. Для школы это хуже хулиганства и воровства."

То есть не так важно, возвращаясь к нашей теме, чтобы ребёнок что-то съел: куда важнее, чтобы он подчинился. Выполнил требование. И даже не думал, что требования можно не выполнять. Вообще такой принцип обычно применяется при дрессировке собак.

Еда как ресурс выживания вообще довольно тесно связана с иерархией. В частности, чем выше иерархический статус человека в социуме, живущем по соответствующим понятиям, тем вкуснее и разнообразнее его рацион, и – внимание! – тем больше этот рацион соответствует личным, индивидуальным запросам. А низы пусть удовлетворяются известным блюдом "жричодали".

Вот примерно в такой ситуации часто находится ребенок. Многих родителей и прародителей искренне возмущает предложение ориентироваться при готовке хотя бы на уровне совещательного голоса и на вкусы ребенка тоже. Так и говорят:

- Вот еще! Будет он тут капризничать, перебирать! Ему тут не ресторан! Что приготовлю, то и будет есть!

А ребенок это воспринимает по факту, как "ты никто, твои желания и потребности не имеют значения. Все здесь за тебя решаем мы, а тебя словно и вообще нет".

Удивительно ли, что вырастая, такой ребенок так и остается в парадигме "а тебя вообще нет"? Со всеми вытекающими последствиями? И в том числе оказывается не в состоянии понять, какой еды он хочет и сколько? И когда он наелся? Он точно так же бездумно пихает в себя какую-то еду, которую готовят члены семьи (или он сам, если одинок), без желания, без аппетита, просто потому, что "надо есть, пора есть, и есть надо вот столько, и наплевать, что в меня уже не лезет, надо запихнуть".

Ведь и в тарелку такому ребенку порцию обычно кладет родитель-иерарх, и именно он определяет, сколько ребенок "должен съесть". Да и вообще, если ты не ешь то, что дают - ты неблагодарный плохой ребенок. А плохого ребенка мама не станет любить и выгонит вон.

Еще момент – давление на ребенка "не будешь жрать - сдохнешь от голода".  Что слышит в итоге ребенок? "Мы тебя заставляем есть, чтобы ты не утратил свою жизнь, но распоряжаться ею будем мы: твоя жизнь тебе не принадлежит, она принадлежит нам".

Причем все еще довольно часто в семье, живущей по иерархическим принципам, регламентируются и часы еды: завтрак во столько-то, обед и ужин – во столько-то, а кто опоздал к столу – остался без сладкого. То есть подчиненные члены семьи лишаются права есть тогда, когда проголодались. Не говоря уже о том, что "сладкое" опоздавшего к столу обычно банально съедается остальными членами семьи. Казалось бы – что сложного оставить порцию в холодильнике? Но нет, и фактически снова тут идет посыл "ты для нас не существуешь, не обозначился вовремя – лишился вкусного куска".

Тут же упомянем вариант – нельзя сразу есть вкусное. Оно "на заедочку". Сперва съешь невкусное, только потом получишь право на вкусное. А вообще основное вкусное – это на праздник! Поэтому когда наступает праздник, непременно нужен накрытый ломящийся от деликатесов  стол и постоянное поедание, даже если не хочется. А то и праздник не праздник, в самом деле. Это обычно становится одним из источников разнообразных расстройств пищевого поведения.

Еще момент пищевого насилия – нельзя отказаться, если тебя угощают. И это тоже становится частью иерархического давления: выражать свое мнение подчиненному не положено. В частности, дают – ешь! А то потом могут и не дать.  И обидеться могут, и агрессию проявить.

Еще травма поколений: нельзя выбрасывать еду. Если она пропадает – ее нужно срочно съедать. И никого не спрашивают, хотят они это есть или нет! Надо! Не выбрасывать же?

И очень озадачиваются вопросом "А почему не выбрасывать".

Тут очередной раз вспомню, что основная проблема деструктивных цензурных установок – в том, что когда-то они были обоснованными. Когда еды мало, когда жизнь превращается в выживание – и правда никому не до разносолов, и выбросить еду - получить угрозу смерти от голода. Но когда угрозы голода уже нет? Когда уже ничего страшного не случится, если еду, которая – ну, так случилось! – испортилась, никто не будет доедать "чтоб не выкидывать"?

И здесь снова можно вспомнить о пищевом неврозе целых поколений, которые передают это от детей к внукам и правнукам, не углубляясь в причины. Страх"нельзя выбрасывать" возникает там, где какое-то поколение (или несколько) оказывается в чрезвычайном режиме выживания, в том числе относительно пищи. И потом правила этого выживания начинают передавать потомкам дальше и дальше.

Конечно, обстоятельства бывают разные, и кое-где выживание еще продолжается де-факто.  К сожалению, и такое бывает. Но мы говорим об условиях, где с позиции внутренней цензуры идет  от поколения к поколению это ощущение чрезвычайной ситуации, когда сама ситуация давным-давно закончилась.

Как-то в сети встретился эпизод: человек из другого города (как бы не из Москвы, что создало еще и дополнительное напряжение) приехал работать в питерский филиал своей структуры. И в один из рабочих дней взял с собой в качестве ланча два бутерброда. Было жарко, в холодильник он свой ланч положить забыл, и бутерброды "поплыли". Человек, недолго думая, взял и выбросил их в мусорное ведро. На глазах местных коллег.
И когда, искренне недоумевая, спросил, почему это вызвало такое общее напряженно-агрессивное молчание и нахмуренные взгляды – услышал:

- Ты в Питере. А в Питере не выбрасывают еду.

Это был примерно 2018 год.

***

Таким образом, последствиями пищевого насилия становятся две вещи.

Первая – человек ест без желания, без аппетита. Ест, чтобы избежать унижения, ест, чтобы кому-то угодить, ест, чтобы почувствовать праздник, ест, чтобы не вызвать агрессию.

И вторая – он считает это нормой. И не стремится от этого как-то отходить. А то и напрягается, если отходит, и стремится вернуть все обратно.

Такой человек тяжело переносит диету – у него идут, как говорят в сети, "вьетнамские флешбеки" на тему "Ты будешь есть не то, что хочешь, а то, что велено и положено!"
Такой человек иногда не может питаться ничем, кроме того, что в детстве было запретным – своего рода запоздалый внутренний протест и награда за прошлые страдания.
И работа с таким расстройством – отдельный сложный комплекс задач. Который решается и распутывается только при условии, что человек в итоге встанет на сторону психотерапевта, а не деструктивной пищевой "нормы", к которой он привык в детстве.