Рубеж Юма в психотерапии

Важным эволюционным преимуществом для многоклеточных подвижных организмов является появление и дальнейшее развитие нервной системы. И чем адекватнее (полнее и точнее) эта система отражает собственную схему тела и окружающую среду, тем бОльшие преимущества обретаются в эволюционном соревновании. Понадобилось менее одного миллиарда лет, чтобы стохастическая самоорганизация как сочетание естественных случайностей и естественного отбора привела к развитию такого сложного органа, как головной мозг гомо сапиенса. Есть даже предположения, что древние люди, такие, как неандерталец и дионисий, возможно, имели головной мозг крупнее, чем мозг современного человека.

Но  если рассматривать человеческий мозг под микроскопом, то мы увидим полностью индивидуальное переплетение нейронов и их отростков: прямо-таки настоящий гигантский хаос.  Количество нейронов в голове каждого из нас превышает количество звёзд во многих галактиках. Если считать первичной логической единицей синапс как аналог триггера «первичного чипа» в компьютере, то их в мозге человека в сотни раз больше, чем звёзд в галактике Млечный Путь. Можно сказать, что у каждого человека в голове свой космос, своя не похожая на других галактика со своими пульсарами, чёрными дырами и самыми разными туманностями.

Имея на плечах такой «сверхмощный компьютер», наши древние родственники могли объединяться в стаи и успешно охотиться на очень крупных животных, создавать жилище и одежду, изготовлять орудия и инструменты и даже научились пользоваться огнём. Они действовали сообща, коммуницируя между собой с помощью жестов и звуков. Такого типа коммуникация естественна для многих стайных животных, но её возможности ограничены малым количеством отделённых друг от друга знаков, так как используются в основном гласные, способные передавать лишь эмоции и связанные с ними понятия: например, появление опасного хищника. Это привело к тому, что все древние люди, как и животные, были принципиальными материалистами и жили «здесь и сейчас».

В интервале от 100 до 60 тысяч лет назад в небольшой группе наших предков произошло событие, практически прекратившее естественный ход эволюции, опиравшейся на естественный отбор: начался принципиально новый этап развития человечества. Люди открыли для себя согласные, которые в корне изменили структуру и функции речи. Теперь смысл передаваемой информации уже не зависел от тембра голоса, от пола и возраста говорящего. Речь перестала быть аналоговой. Она стала дискретной (на современном языке можно было бы сказать – цифровой, однако данный термин хоть и близок, но не верен). Резко возросла информационная ёмкость языка, а грамматическая упорядоченность позволила не только передавать плотные пакеты информации, но и хранить её не только в голове того, кому она досталась естественно-природным образом. Общий объём знаний, накапливаемый той или иной социальной группой, да и человечеством в целом, уже не требовал дальнейшего физического роста головного мозга каждого человека. Общие знания хранились рассосредоточенно в головах разных людей.

С развитием земледелия стали необходимы знания, определяющие протяжённые по времени и изменяющиеся по сезонам виды работ. В изготовлении орудий и оружия появились технологии, требующие длительного участия человека и не предполагающие мгновенного результата. Люди стали жить более крупными сообществами, появились города со сложной социальной структурой, требующие непростых знаний для избегания и преодоления межличностных конфликтов. Если, к примеру, волчица обучала щенков охоте на зайца личным примером, для которого необходимо наличие зайца, то с появлением речи отпала необходимость дожидаться появления обучающего события. С помощью слов стало возможно моделировать события и прошлого, и будущего, и вообще гипотетические (фантазии, мифы). Этот ирреальный мир передавался из уст в уста, причём нередко подробности вольно или невольно видоизменялись рассказчиком. Такой мир фантазий и мифов в голове у человека уже не был в полной мере отражением реальности, а начинал существовать параллельно ей. В нём находилось место и тем соплеменникам, которые в настоящее время отсутствовали, в том числе и умершим. Отсутствующих людей и животных стало возможно заменять словами, знаками, картинками или скульптурными фигурками. Для первобытного человека они несли тот же смысл, что и представители мира реального. В головах у людей появлялся  отдельный мир, в котором упор делался не на то, как есть, а на то, как по различным правилам и устоям должно быть.

Появление подобных представлений как бы позволяло каждому отдельному земледельцу не обладать всей полнотой знаний и технологий, а уповать на опыт тех, кто знал, как дОлжно поступать, чтобы быть вознаграждённым достаточным урожаем. Тому же, кто ведал необходимыми для земледельца знаниями, можно было и не пахать, главное - обеспечить себе монопольные права на  эти знания и сохранить их так, чтобы это было понятно только избранным. Владельцы такого типа знаний пользовались особым авторитетом, им верили, их боялись и им подчинялись.

Вообще вожди племени и раньше накапливали опыт и знания о том, как добыть того или иного зверя, но и охотно этими знаниями делились, что называется, по запросу, здесь и сейчас. Применение этих знаний было конкретным, естественным и понятным соплеменникам. Собственно, в этом и был весь авторитет вождя. Если бы вождь вдруг неожиданно стал агрессивным, его соплеменники бы просто разбежались и где-нибудь в стороне самоорганизовались вокруг более справедливого лидера. Но земледелие, точнее, оседлость, с ним связанная, породила ещё одну форму социальных взаимоотношений – власть, основанную на силе. Вооружённый и более сильный человек легко мог принудить земледельца поделиться частью урожая, а имея свободное от земледельческого труда время, мог совершить подобную «сделку» много раз за сезон. Естественно, такой человек мог лучше питаться, купить лучшее оружие и даже пригласить себе помощников по сбору дани (власть силы, светская). От такого союза силы и веры на почве иррационального мышления родилась идеология, сделавшая легитимным  дальнейший рост социального неравенства.

Но пока письменность была уделом избранных, мир продолжали заполнять сказания и мифы, передаваемые из уст в уста, а каждый пересказчик, по сути, опять же был соавтором следующих версий легенды.

Примерно два тысячелетия назад одновременно произошли два события, изменившие развитие человеческой цивилизации. Это практически всемирная победа монотеистических религий (первое событие) и слияние мифов и письменности (второе событие). Если монотеизм закрепил в головах людей иерархическое мышление, то письменное изложение мифа значительно уменьшило вариативность прочтения и изменения. Появился цензурируемый властями вариант текста: с закреплёнными нормами поведения и однозначными оценками. Всё, что было написано ранее, в последующие годы сверялось с этими нормами, и либо содержимое приводилось в соответствие с канонами, либо буквально уничтожалось. Многократное переписывание книг, а в дальнейшем книгопечатание внедрило содержимое этих мифов в массовое сознание: точнее, в бессознательное.

Изучая философскую литературу, шотландский учёный Дэвид Юм ещё в 1748 году обратил внимание на такое явление, как частый, но тем не менее логически необоснованный переход от описательного рассуждения о явлениях природы типа «так есть» к рассуждениям в стиле долженствования "так должно быть". Эта граница в логических рассуждениях и поучила название рубежа Юма.

Упрощенно это можно представить как представление людей о законах природы и социальных законах как о двух непересекающихся сферах.

Сфера фактов – "как есть" - это отражение  естественного мира: входящие в неё понятия обычно получены путём наблюдений и носят безоценочный, описательный характер. Явления, предметы и события, а также их взаимосвязи, наблюдаемые в виде закономерностей, существуют в природе сами по себе и не зависят от наблюдателя. Наличие того или иного создателя в таких законах не предусмотрено.
Сомневаться в достоверности имеющихся знаний об этом мире - естественно, изучать его можно бесконечно: «чем выше уровень познания, тем шире горизонты непознанного».

Сфера социальных законов, установок и умозаключений – "как должно быть" – создаётся социумом или отдельными его членами. Ее понятия носят нормативный, предписывающий характер, а также содержат оценочный компонент. И без своего носителя – конкретного социума - не существуют. Эти законы всегда стоят на службе господствующей в данном социуме идеологии: часто они написаны, напечатаны, нацарапаны на твёрдых носителях, но могут передаваться от человека к человеку на словах.  Нередко за нарушение этих законов предписываются наказания. Реже за правильное выполнение могут быть обещаны поощрения. Кроме того, в оценочном мире предписывается без сомнения верить в абсолютную мудрость авторитетов и незыблемость представленных ими знаний, в вечность декларируемых постулатов. Критика, логика и анализ недопустимы.

Заслуга Юма в том, что именно он обратил внимание: эти два множества нигде не пересекаются. Из законов одного из них нельзя вывести законы другого. Описание и предписание расположены по разные стороны рубежа Юма: это его умозаключение, по его же словам, "опирается на ту мысль, что соблюдение правил логики равно обязательно для метафизиков и натуралистов, теологов и атеистов: для всех, притязающих на осмысленность и доказательность своих рассуждений. Речь шла и сейчас идёт лишь о логической несовместимости производимых человеческим сознанием двух субстанционально и функционально различных видов духовных реалий – тех, что репрезентируют мир (действительный или воображаемый) в образах, понятиях и суждениях, и тех, которые выражают долженствовательную интенцию, то есть предписывают определенный способ поведения".

Попытки связать логическими рассуждениями одно с другим постоянно натыкаются на преграду: непреодолимость этой преграды породила термин «гильотина Юма», придуманный Максом Блэком. Однако слово "гильотина" предполагает, что раньше нечто было одним целым, а потом его взяли и рассекли. Но рубеж Юма разделяет то, что единым целым никогда не было, хотя на протяжении веков постоянно делаются попытки пришить одно к другому.

По разные стороны рубежа Юма и разный взгляд на время. Прошлое в сфере фактов не имеет сослагательного наклонения: оно такое, как есть, и изменить его мы не можем. А в сфере социальных законов взгляд на прошлое постоянно пересматривается, переоценивается: история одного и того же события в разных странах или при разных правителях может разительно отличаться.

Будущее в сфере фактов стохастически не определено: развитие будущего подчиняется некоторому пакету закономерностей, корректируемому реалиями жизни: причём чем более отдалено будущее, тем менее точные даются прогнозы. А в сфере социальных законов будущее задаётся неким разумом, который наделяется чертами идеальности и безошибочности, потому оно однозначно, а результат неизменяем: "Да будет так во веки веков". Когда будущее станет прошлым, тогда, естественно, может наступить и переоценка.

Основное назначение предписывающей идеологии – это принуждение человека вести себя в обществе прогнозируемо для окружающих. Вспомните, когда вы движетесь в плотном потоке, сколько эмоций вызывает у вас водитель, непрогнозируемо маневрирующий и тем самым создающий серьёзную угрозу. Идеальный вариант – стандартное поведение.  На дорогах такими стандартами являются Правила дорожного движения. В человеческом обществе тоже есть правила поведения, формальная вежливость и морально-этические нормы. Соблюдение принятых в данном обществе правил этики помогает избежать неосознанной агрессии контрагента. Дипломатическая вежливость не случайно является главным инструментом ведения максимально бесконфликтных переговоров. Альтернатива этой вежливости – высокая примативность и упреждающая агрессия - привела к тому, что многие высшие обезьяны сейчас находятся на грани вымирания. Например, у горилл и шимпанзе есть только два врага: это браконьеры и сородичи из соседней стаи: причём от сородичей негативных последствий куда больше. И вот здесь снова крайне важную роль для человека разумного сыграла речь, давая возможность вести дипломатические переговоры ещё до сближения на дистанцию атаки: это позволило нашим предкам не только избежать вымирания, но и расселиться по всей планете. Поскольку договариваться и торговать  с представителем своего вида гораздо выгоднее, чем вцепляться в него зубами.

То есть появление этики и морали в человеческой культуре, равно как и самого такого явления, как культура, есть объективный факт в эволюции человека. Так же, как и наличие стандартизации поведения и вытекающие из этого закономерности поведения толпы. Вообще есть немало объективных социальных законов и закономерностей, но они, к сожалению, ещё очень мало изучены.  Мы можем их наблюдать, описывать и исследовать, но так же, как объективным законам природы, этим закономерностям бесполезно что-либо предписывать.

Однако наполнение содержанием принимаемых обществом законов не является продуктом естественных природных явлений. У законов управления людьми появились задачи иерархического порядка, о которых говорилось выше: с этого момента началось законотворчество, создающее предписания – как должно быть.

С самого начала создатели предлагаемых обществу законов пытались представить результаты своего творчества как нечто естественное: они отказывались от своего авторства, утверждали, что эти  законы вечны и неизменны, носят общечеловеческий характер, и в сотворении этих законов ссылались на сверхъестественные авторитеты. Такой пропагандистский приём срабатывал в условиях ограниченного социума: относительно однородная толпа создавала предпосылки правил «по понятиям», а властители дорабатывали эти предпосылки под свои иерархические требования. Расселение людей по планете привело к созданию новых социумов, адаптирующихся к самым разным условиям среды, и соответственно, к созданию разных социальных законов и даже разных моральных принципов. Долгое время это не создавало особых нравственных проблем, так как эти группы людей, эти государства были территориально изолированы. Время только увеличивало эту пропасть и утверждало твёрдость и «всеобщность» местных законов и незыблемость местной власти. Государства росли, усложнялась их иерархическая структура, и всё чаще в этой сложности возникали внутренние противоречия. Менялась и внешняя среда, в том числе и под воздействием антропогенного характера. Старые законы, основанные на силе власти и простой, примитивной идеологии, часто не справлялись с удержанием власти.

На материках, в том числе в Европе и Азии, экономическая безграмотность правителей также нередко приводила к ухудшению жизни людей, а виноватыми назначались «чужие», которым власти и переадресовывали агрессию подданных. Войны обычно позволяли некоторое время продержаться у власти, часто поднимали авторитет правителя, и в итоге  ступенькой меняли социальную структуру в стране: соответственно, менялись и "незыблемые, вечные" духовные ценности. Здесь опять включаются новые критерии оценочных понятий: хорошо – плохо. То есть что будет хорошо и что плохо для новой власти. А чтобы побыстрей приучить людей к новой системе ценностей (можно даже сказать - выдрессировать), применяется нестареющая система поощрений и наказаний. В древности основным поощрением служила еда (как основное условие выживания), а наказанием  - публичная смертная казнь. В современном мире поощрения и особенно наказания становятся разнообразней. Но есть ещё поводы для властителей быть озабоченным неподчинением подданных. Дело в том, что во многих культурах древности превозносилось умение перехитрить не только правителей, но и даже богов (когда их много - можно сговариваться с одним против другого). В подобных условиях угроза наказания действовала только при наличии надсмотрщика. Причем идея поместить этого надсмотрщика внутрь каждого гражданина оказалась довольно привлекательной.

Возникший на этой почве монотеизм позволил легко обосновать единоначалие на всех уровнях, от высших сил до первичной экономической ячейки общества – семьи. Он стал основой стандартизации иерархических построений как в мегасемье, так и в государстве. Предписывающие законы становились обязывающими для всех как нечто естественное. Однако человеческая иерархия уперлась в область "так есть": во все те природные явления и в том числе человеческие чувства и потребности, которые физически невозможно контролировать и регулировать с иерархической позиции. Как минимум, любое удовольствие, которое получается не из рук иерарха, ослабляет влиятельность последнего и повышает риск выхода подчиненных из-под его сильной руки. А кроме того, любую иерархию напрягает ситуация, когда какие-то явления невозможно контролировать. Но если это нельзя остановить – то можно объявить эти явления и потребности стыдными, презираемыми, свойственными только низшим существам и тому подобное: то есть основной функцией того внутреннего оценщика, о котором упоминалось выше, постепенно становилась задача перевести большую часть "как есть" в область "так не должно быть".

По сути, фактически об этом писал тот же Зигмунд Фрейд, когда упоминал о борьбе культуры с натурой. Эта борьба, начатая задолго до Фрейда, идет до сих пор и давно стала частью человеческого бессознательного и внутренней цензуры как его части. В ее рамках описания стали довольно агрессивно заменяться предписаниями, что и было подмечено Юмом и стало основой его наблюдений и заключений.

По сути, внутренний надсмотрщик, запрещающий  и ругающий  за все естественное, стал таким распространенным в структуре личности, что известный психотерапевт Эрик Берн обозначил именно его как внутреннего Родителя в своей теории субличностей: однако наблюдения и исследования все больше подтверждают, что функция внутреннего Родителя в гармоничной личности – служебная, он обеспечивает рутину и управляется внутренним Взрослым (логикой, анализом), а подавляющая внутренняя цензура – это не что иное, как тот же самый Родитель, но контаминированный (зараженный) извне. В первую очередь – вот этими самыми установками, этой путаницей между "так есть" и "так должно/не должно быть" Контаминация внутренней цензуры проявляется в том, что сфера "так должно быть" до сих пор буквально узурпирует сферу "так есть", что понятным образом затрудняет анализ (в том числе в психотерапевтическом процессе) и создает разного рода сопротивления при попытке логического исследования той или иной ситуации. Для многих людей эта граница кажется прозрачной, но остаётся непреодолимой, что создаёт массу психологических проблем, а то и почву для неврозов.

Самый понятный из этих неврозов - фрустрационный. Живя в мире "так должно быть", подстраивая свою жизнь под привычные ожидания и столкнувшись с тем, как оно есть, избежать фрустрации очень сложно. Многим психотерапевтам знакома клиентская жалоба: "Как он(а) мог(ла), он(а) не должен(на) был(а) так поступить". Если человек живёт, не понимая и не видя мира "как есть", в результате он вновь и вновь чувствует себя обманутым: а это базовая почва для возникновения фрустрационного невроза.

Оценочная зависимость также связана с рубежом Юма. Можно сказать, что она является осложнением длительного фрустрационного невроза. Будучи дезадаптированным в мире "как есть", человек ищет поддержку у других, от которых ждёт оценки своих действий и поступков. Принимает их оценки как маяки в этом непонятном для него мире. Такие клиенты часто желанны для директивных консультантов, которые с удовольствием принимают на себя роль такого маяка - и обрекают клиента на длительную зависимость от терапии.

Синдром отличника – та же оценочная зависимость, развивающаяся с раннего детства и доведённая до крайности. Носители данного синдрома, выйдя из учебной среды и попав в иную в иерархическую систему, остаются и там вечными подчинёнными, подчас против своего желания. Потому что, к примеру, стремление к карьерным высотам, которое якобы должно быть, конфликтует с боязнью негативной оценки, которое уже есть.

Что касается синдрома самозванца, то страдающие им, как правило, достаточно талантливы и деятельны, причём их талант и деятельность обычно лежат как раз в сфере "как есть" – но они не знают этого. Потому что их самооценка все еще находится в сфере "как должно быть", и утверждение "ты ничтожество", когда-то вложенное во внутреннюю цензуру значимыми взрослыми и подогреваемое контаминантом, мешает им увидеть собственные возможности. Носитель этого синдрома считает, что даже при всех своих успехах занимает чье-то чужое место, и что вот-вот придет некто, более предназначенный для этого места, и прогонит самозванца с позором! И это ожидание  тоже со временем может приобретать невротический характер.

Основная  проблематика, связанная с рубежом Юма в современном мире - это информационные неврозы. Они были еще в 1974 году подробно описаны М. М. Хананашвили. Он определил их как невротическое состояние, основными условиями развития которого являются: необходимость обработки или усвоения чрезмерного для интеллектуальных возможностей индивида объема информации; постоянный и значительный дефицит отводимого для обработки информации времени; переоценка индивидом значимости той или иной информации, то есть избыточный уровень мотивации умственной работы. Не исключается возможность и того, что возникновение информационных неврозов связано не только с количеством информации, но и с ее качеством, с тем, в какой степени она наполнена информационным шумом, нередко сильно препятствующим продуктивной умственной работе. В последние годы появились данные о связи получаемой информации с расстройствами поведения, в частности, с агрессией.

Слова Хананашвили стали особенно актуальными в нынешнее время информационных технологий. Конечно, те, кто работает с информацией, будут утверждать, что основной массив так называемых Big data носит характер индикативных данных. Однако с Big data в основном работают машины. А на людей обрушиваются лавины императивной информации. Это не только социальная и торговая реклама, но еще и большая часть высказываний в социальных сетях, и, естественно, руководящие распоряжения внутри бизнеса и госструктур. Причём сопутствующей таким высказываниям импульсивности часто даётся положительная  социальная оценка. Это сейчас называют "клиповым мышлением, крайне необходимым в современном управленческом процессе и в бизнесе". Два рекламных слогана "поступай правильно" и "принимай решение быстро" в сочетании становятся мощным стрессогенным фактором. Всё это действует под прессингом установки "ты должен": соответствовать эталонам сотрудника фирмы, руководителя, звания профессора ВУЗа, студента, ученика, отца семейства или даже, скажем, политического лидера или олигарха. А информационные технологии к тому же выставляют каждого напоказ перед массовым потенциальным оценщиком, и всё это ежедневно, ежечасно и массово.

Непонимание сути рубежа Юма нередко осложняет работу психотерапевта. Обязательная для психоаналитика безоценочность, indifference, то есть необходимость оставаться объективным исследователем, изучающим клиента и его взаимоотношение с миром «как есть», подчас не находит понимания у клиента, привыкшего жить в мире "как должно быть".  Эрик Берн нередко использовал речевой оборот "с позиции марсианина" - так как индикативные высказывания  кажутся большинству людей разговором на чуждом непонятном языке. И если принять, что большая часть клиентских проблем лежит в сфере "как должно быть" - естественно, без уточнения, кому должно, почему должно и должно ли вообще -  то предложение выйти за эти цензурные  границы и научиться оперировать фактами безоценочно подчас воспринимается как святотатство. Оценочность для такого человека -  часть его психзащит, нередко единственные перила в  жизни, за которые он крепко держится, пока не чувствует реальной - как есть - почвы под ногами.

Таким образом, основное содействие психоаналитика и психотерапевта консультативного направления в подобных случаях состоит в том, чтобы помочь клиенту определиться с границами между «так есть» и «так должно быть» именно с безоценочно-аналитической позиции, без контаминирующей внешней цензуры. И в том числе – чтобы поддержать самого клиента в готовности это увидеть и обнаружить варианты выходов там, где ранее их было в принципе не видно.